Это просто понимание, как блицкриг работает. Как только до советских командармов это дошло, блицкриги прекратились.
Собственно, в чём заключается здесь суть? Собирается в кулак вся техника. Девять дивизий остаются с лошадками, чтобы всю технику отдать десятой. Чтобы в этой одной никто не ходил пешком и не ездил на телеге, а моторной техники - танков, машин, мотоциклов, скоростных тягачей… - хватало бы на всех.
Что это даёт? Подобная дивизия передвигается в разы быстрее, чем та, где часть народа ездит на машинах, а большинство ходит пешком. Поэтому немецкие дивизии всегда опережали и поляков, и французов, и РККА, совершенно неожиданно оказываясь у них за спиной, в глубоком тылу. Несколько таких дивизий собирали в танковую группу. Всего в 1941 году таких групп было четыре.
Для танковой группы выбиралась уходящая во вражеский тыл дорога с хорошим покрытием и крепкими мостами. В СССР, кстати, таких дорог было очень мало. И это давало возможность предсказывать направления немецких прорывов. Но даже этого за пару лет выросшие из комбатов советские командармы не могли понять несколько месяцев.
Немецкая танковая группа благодаря чудовищной концентрации сил без труда прорывала любой фронт и уже без всякого сопротивления (в тылу-то войсковых частей нет – они все на фронте) устремлялась вглубь страны. На 200-300 километров за неделю-две.
В прорыве участвовали приблизительно сто тысяч солдат, от шестисот до тысячи танков и многие тысячи автомобилей. И неважно, что немецких солдат в этом вражеском тылу было в разы меньше, чем оставшихся у них за спиной врагов. В этом тылу, в ста или двухстах километрах от фронта не было никого, кто мог бы оказать им сопротивление. Поэтому у них была необыкновенная свобода действий.
В тылу РККА на сотни километров вокруг начиналась паника. Раз прорвалась тысяча танков, значит, завтра за ними в прорыв хлынет ещё несколько тысяч. Но у немцев не было этих дополнительных тысяч. У них всего и было, что четыре танковых группы. На многие тысячи километров фронта. Других взять было неоткуда. И, вклинившись на 200–300 км, они могли хоть как-то контролировать полосу лишь в несколько десятков километров. Но секретари райкомов за сотни километров от прорыва лихорадочно вывозили из своих квартир перины и буфеты. А советские комдивы, бросая окопы и доты (враг у нас за спиной!), начинали лихорадочно отступать даже вдали от прорыва, выводя полки в чистое поле. Где походные колонны расстреливали немецкие штурмовики, заставляя солдат бросать всё и разбегаться по полям и лесам.
Сто тысяч немецких солдат из танковой группы контролировали только дорогу, вдоль которой они продвигались. По-нормальному, советским частям не надо было бросать своих заранее оборудованных оборонительных позиций – а надо было стоять, где стояли. Отбивая атаки оставленной без техники немецкой пехоты. Нужно было перерезать дороги за спиной у немецких танкистов, отсекая их от колонн снабжения. Нужно было взрывать мосты перед ними и за ними. Но в тот момент этого ещё никто не понимал. Враг в тылу – значит, надо отступать. А отступление быстро превращалось в бегство.
Сталина часто упрекают в том, что он поздно отдал приказ об отступлении из киевского мешка – и более 650 тысяч бойцов попали в немецкий плен. Но Сталин, понимая, что надо отступать, спрашивал командующего фронтом Кирпоноса, сможет ли тот провести организованное отступление, которое не перейдёт в бегство, как было перед этим под Уманью. Кирпонос не был уверен. Отступление запросто переходило в паническое бегство – и часто именно этим были обусловлены приказы стоять насмерть.
К чему я это всё вспомнил? Тут Марк Солонин вступил в полемику с Алексеем Исаевым. Последний много писал о превосходстве немецкой организации частей и соединений над советской. У немцев в танковой дивизии было меньше танков, но зато намного больше всего прочего: мотопехоты, артиллерии, автомобилей, мотоциклов… Грузовиков было просто в разы больше, чем в дивизии советской.
Солонин настаивает на том, что в танковой дивизии должно быть больше именно танков. Мол, посмотрите на современные танковые дивизии: в них нет такого количества грузовиков.
Но нынче уже и на блицкриги с вклиниванием во вражескую территорию на сотни километров никто не рассчитывает. А немцы строили свою стратегию именно на этом. И в этом случае море грузовиков было просто необходимо.
Что это давало? Автономность, какую советские танковые дивизии не имели. Всё моё ношу с собой. Снаряды, топливо, запчасти, ремонтников, еду, госпиталя… Если враг отрежет танковую группы от линий снабжения – она неделю сможет воевать и в полном окружении. Советские танкисты в подобной ситуации бросали свои оставшиеся без топлива и боеприпасов машины.
У немецких танков была броня тоньше, чем у французских или советских, и орудия были слабее. Но когда они оказывались у противника в глубоком тылу - это уже не имело никакого значения. Там уже не было ни чужих танков, ни противотанковых орудий.
Когда блицкриги закончились, когда противник (РККА) выработал методы противодействия глубоким (на сотни километров!) прорывам – всё стало неактуальным. И немцы, забирая у танковых групп непрофильную обслугу и приданные ранее подразделения, начали переформатировать их в более традиционные танковые армии. Не потому, что создание танковых групп было ошибкой, а потому что изменилась ситуация и перед танковыми соединениями жизнь ставила уже другие задачи.