Передвигался я в основном на попутках. Даже не из экономии. А просто стоять два часа в билетную кассу, чтобы услышать, что ничего нет, потом, подежурив несколько часов на вокзале и выстояв ещё одну очередь, получить соскочивший с брони билетик на совершенно неудобное для меня время и число… Проще и быстрее было выйти на дорогу и поднять руку.
Во Львов я въехал на старом, натужно ревущем грузовике. Ехать в самый центр водитель не собирался, и высадил меня возле Лычаковского кладбище. Про это кладбище я уже читал в каких-то путеводителях – и меня вполне устраивало начинать знакомство с городом именно с него.
Только что закончился летний дождь, ветер ещё стряхивал с деревьев оставшиеся на них капли воды, приходилось обходить лужи – и народу было немного. Кладбище мне очень понравилось. Много зелени, много красивых памятников.
До сих пор помню памятник жертвам Талергофа. До 1918 года Львов был австро-венгерским городом. Когда в 1914-м году началась Первая мировая война, австрийцы арестовали несколько тысяч симпатизировавших России местных жителей – и вывезли их в Австрию, в специально созданный концлагерь Талергоф. Вначале не было даже бараков, люди в дождь и снег спали на промёрзшей земле. Через концлагерь прошло более 20 тысяч человек. Несколько тысяч из них погибло. Вот этим людям и был поставлен небольшой памятник на львовском кладбище. Поставлен был, видимо, львовской русинской интеллигенцией во времена польского владычества в период между двумя мировыми войнами.
Скромная плита с терновым венком впечатлила меня больше, чем множество помпезных, посвящённых революции и Великой Отечественной войне монументов, которые я уже успел увидеть к тому времени. Это был первый в моей жизни памятник жертвам войны 1914-1818 годов. Всё, что было связано с той, называемой современниками Великой, войной в СССР вытравливалось и уничтожалось. Из рассказов старших я знал об огромном братском кладбище умерших в московских госпиталях в районе Сокола. 20 тысяч погребённых. В 1932-м кладбище было уничтожено, а позднее на его месте построили жилые дома.
Уже после Перестройки, достаточно много поездив по Западной Европе, я увидел, что там почти в каждом городке есть памятник местным жителям, погибшим в той войне. Нередко с поимённым перечислением. И только в СССР ни одного такого памятника не поставили, а те, что успели возвести в период с 1914 по 1917 – все были разрушены.
Вот приблизительное направление моих тогдашних мыслей и ощущений.
Ещё я знал, что на кладбище похоронен Иван Франко. Первая же женщина показала, как пройти к могиле. Скажу честно, я до сих пор не читал ни одной его вещи. Украинский я знаю на самом примитивном бытовом уровне. А читать стихи в русских переводах… Хотя, возможно там есть и звёздные переводы… Но, как-то пока у меня не дошли руки.
А вот на могиле побывал. Бронзовый каменотёс – «каменяр» из его поэмы замахнулся своей киркой на гранитную глыбу. На каменном постаменте горело с десяток тоненьких церковных свечек. Я стоял минут пять, за это время подошло три или четыре человека. У всех были с собой свечи. Не выдержав, я спросил очередного пришедшего, что сегодня отмечают – день рождения поэта, или наоборот, его смерти?
-- Ничего, -- удивлённо ответил человек.
-- А почему свечи?
-- А здесь всегда так. Человек идёт на Лычаковское кладбище – скажем, на могилу бабушки – и берёт с собой свечку, чтобы поставить её Ивану Франку.
Прошло 37 лет. Но я с тех пор не видел более искреннего и трогательного проявления человеческой памяти.
Мне интересно, а жива ли сегодня та традиция? Горят ли по-прежнему свечи на могиле создателя «Каменяра»? Если горят – то мне хотелось бы, чтобы они горели и через 100, и через 300 лет… Великие традиции – это достояние создавших их народов. Их надо беречь…
Обычно я пользуюсь своими фотографиями, но на этот раз взял с http://www.megaobzor.net/wp-content/gallery/lvov/lvov05.jpg
Мне кажется, что разноцветные флакончики на постаменте – это как раз свечи в стеклянных стаканчиках…
Память о мёртвых нужна не мёртвым. Им уже ничего не надо. Она нужна живым.
