Казачество – интереснейший исторический феномен. Меня всегда интересовали вопросы самоорганизации общества. Скажем, в карибском бассейне чёрные рабы сбегали с плантаций в горы и джунгли и создавали там свои поселения. Люди, бежавшие от одних законов, всё равно вынуждены были, когда их становилось много, устанавливать для себя другие законы. Так же и с казаками. Даже, когда они жили в основном грабежами, то всё равно для разрешения внутренних споров вынуждены были формулировать какие-то свои «понятия», как-то структурироваться. К тому же, одним из главных источников доходов для казачества было наёмничество. Казаки вступали в деловые отношения, помогали за долю в добыче, деньги, разные припасы и русскому царю, и крымскому хану и польскому королю. Иногда враги быстро при этом становились друзьями, а друзья – врагами. Их даже глупо этим попрекать. Потому что во всех этих союзах не только казаки, но и все остальные пеклись только о своих интересах.
В Речи же Посполитой одним из самых больных вопросов взаимоотношения казачества и королевской власти было число реестровых казаков – то есть казаков, принятых властью на службу и получающих за это жалование. Желающих всегда было много больше, чем вакансий. Общее число реестровых казаков всегда было ограничено. В годы войн с крымчаками и турками король шёл на увеличение этой цифры, но в годы мира, зная, что по каким-то объективным причинам нападений не будет (скажем, внутренние разборки в стане неприятеля) платить деньги этой реестровой орде становилось накладно. И польские казначеи, видимо, просто начинали считать, что будет дешевле: подавить за полгода бунт тех, кого сократят, или платить сколько-то лет зарплату многотысячной незадействованной армии. Вот тогда обычно и начинались разборки между казаками и ляхами. А пока платились деньги – обычно было тихо. И, опять же, когда начиналась буча, основную роль в подавлении казачьего бунта играли... другие казаки. Те, которых не выперли со службы. Не платить же им деньги за красивые глаза. Пусть повоюют.
