Мы были знакомы лет 5. Это было несколько одностороннее знакомство и общение… Мы приходили к ней с Лёней, но она не узнавала ни меня, ни его. Последние лет 15 она не узнавала вообще никого. И не вставала. Проводя весь день в инвалидной коляске. Кормили её санитары. С ложечки. Порой она бормотала по-русски, перемножая непонятно зачем, какие-то числа. Причём, при мне ни разу не ошиблась.
Когда я жил в Иерусалиме, то виделся с ней практически ежемесячно. Я благодарен Лёне, что он нас «познакомил», что он брал меня с собой в дом престарелых, где она жила. Поддерживать десятилетиями жизнь в скрюченном неподвижном теле – это огромное достижение современной медицины. Хотя мы с Лёней в отношении себя относимся к такой, почти растительной, жизни совершенно одинаково. Лучше пристрелите! Но это в отношении себя самих. А касаемо родителей… Для Лёни, естественно было очень важно, чтобы мама пожила ещё и ещё. Даже в таком виде. Прекрасно понимаю, какое чувство сиротства обрушилось на него после этой смерти.
Нельзя сказать, что общение с Ривкой было для меня пустым. Я очень многое прочувствовал и понял: о жизни, о старости, о государстве, об обществе и отношении к старикам… Это была школа. Это был очень важный и познавательный курс в моей жизни. Я слушал, смотрел, думал, запоминал…
Достижения израильской медицины способны поражать. Но я бы не сказал, что почти 105 лет Ривка прожила только стараниями врачей. В ней была воля к жизни. Которую я видел даже в этом высохшем, беспомощном, похожем на древнюю мумию, теле. И этот бесконечный счёт тоже был проявлением её воли. Твёрдости и цельности её характера.
Мне не хватает уже очень многих людей, с которыми я общался годами, десятилетия – и которые покинули этот мир. Но также мне будет не хватать и Ривки, с которой я за всё время нашего знакомства не успел перекинуться даже единым словом. И пусть будет ей пухом каменистая израильская земля.